Выход на западные рынки является стратегической задачей для Китая, которую он реализует через свою глобальную концепцию «Один пояс – один путь», а для государств Центральной Азии стратегическая задача – «заскочить в этот поезд». Так видит ситуацию в регионе заведующий отделом Средней Азии и Казахстана института стран СНГ Андрей Грозин.
Во второй части интервью экспертном порталу KazakhSTAN 2.0 (kz.expert) речь пойдет о влиянии Китая на страны Центральной Азии и интересах других игроков в это регионе.
Первую часть интервью читайте по ссылке “Зачем Китаю Центральная Азия?”
О безопасности в регионе
– Андрей Валентинович, вы уже упоминали, что Центральная Азия важна для Китая с точки зрения его безопасности. Но какие существуют угрозы?
– Очевидно, что нестабильность, которая есть в Афганистане, в перспективе никуда не денется. Можно собирать массу конференций за мир в этой стране, но… Вот накануне конференции в Ташкенте (27 марта там прошла международная конференция по Афганистану «Мирный процесс, сотрудничество в сфере безопасности и региональное взаимодействие» – ред.) компания «Узбекэнерго» заявила, что начинает строительство очередной ЛЭП в северной афганской провинции, а через два дня пришла информация о том, что непонятные вооруженные люди, которых потом официальные власти назвали талибами, взорвали ЛЭП, прервав подачу электроэнергии из Таджикистана в Кабул.
Это наглядная демонстрация того, каково это – пытаться экономически реабилитировать хронически воюющую, нестабильную страну. А рядом Сирия, Ирак, и в перспективе не понятно, как будут развиваться ирано-американские отношения. То есть нестабильность в этой части планеты сохраняется, поэтому, с точки зрения необходимости защиты безопасности, ситуация в Синьцзяне для Китая будет оставаться в приоритете, и для этого ему необходимо среднеазиатское предполье.
Впрочем, сегодня Китай достаточно спокоен за это направление с точки зрения транзита терроризма. Все уйгурские объединения, которые были в Центральной Азии – Казахстане, Кыргызстане, Узбекистане, взяты под жесткий контроль либо прекратили свое существование, как организационные единицы. Случилось это, с одной стороны, благодаря усилиям местных спецслужб и властей, с другой – за счет того, что Пекин очень активно, насколько я могу судить, стимулировал эти усилия, действия, стремления, направляя их в нужное ему русло.
Но есть вопрос другого порядка. Если Центральная Азия станет одним из основных направлений будущих транспортных коридоров «Экономического пояса Шелкового пути», то необходимо, чтобы вокруг этой транспортной инфраструктуры все было спокойно, чтобы не взрывали ЛЭПы, не делали незаконные врезки в нефтепроводы, газопроводы, не воровали из китайских железнодорожных контейнеров. То есть Китаю необходимо будет сохранять приемлемый уровень стабильности в регионе, который позволил бы сохранять рентабельность перевозок по новым железнодорожным маршрутам.
– Каким образом Китай будет его сохранять?
– Мне кажется, что Китаю для этого придется отказаться от постоянно рекламируемого невмешательства во внутренние дела тех или иных политических систем. По большому счету это уже просматривается в желании властей Китая пересмотреть прежнюю внешнюю и внутреннюю политики. И дело не только в снятии ограничений по срокам правления для председателя Си. Пересматриваются вопросы, связанные, например, с возможностью привлечения частных военных компаний для охраны тех или иных бизнесов на тех или иных территориях или с созданием военных баз за границами Китая – то, чего никогда не было.
Дэн Сяопин в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что Китай будет строить морскую базу в Африке. А ЧВК в Китае, кстати, в последние годы развиваются быстрее, чем где бы то ни было в мире. То есть проекция силы через разные институты будет очевидно увеличиваться, что потребует смещения акцентов традиционных внешнеполитических подходов Китая, в том числе и в отношениях с соседями. Невмешательство, которое долго являлось брендом Китая, со временем в силу объективных обстоятельств будет входить в противоречие с расширением китайского экономического присутствия. Этого следует ожидать, и к этому центральноазиатским государствам нужно уже готовиться.
– Как вы в этой связи оцениваете саммит глав государств Центральной Азии в Астане?
– Все почему-то стали обсуждать возможную интеграцию этих стран, многие говорили, что прошедший саммит это камень в огород Кремля. Но я думаю, что не Кремля или не только Кремля.
Я еще год назад от китайских коллег слышал вопросы, есть ли перспектива у политической интеграции стран Центральной Азии и могут ли такие усилия иметь место. Я тогда удивился и откровенно сказал, что не уверен в актуальности этой темы, потому что в ближайшей перспективе политическая интеграция в Центральной Азии невозможна. Этот разговор произошел сразу после смерти Ислама Каримова, когда еще не было понятно, как изменится политика Узбекистана. Но китайцы уже тогда беспокоились, следили и пытались оценить совершенно не очевидные перспективы.
– Гипотетическая политическая интеграция стран Центральной Азии беспокоит Китай?
– К перспективе интеграции в Центральной Азии, пусть даже интеграции-«лайт», в Китае, как мне кажется, двоякий подход. С одной стороны, это хорошо, потому что для реализации инициативы «Один пояс – один путь» удобнее, когда границы между государствами относительно прозрачные, когда действует один тариф, режим, общие правила. Для Пекина это выгодно с технологической и финансовой точек зрения. Но с другой стороны, Китай предпочитает двухсторонние переговоры, если они касаются его национальных интересов. И Китай абсолютно не заинтересован в появлении “общего мнения”. Ему гораздо проще отдельно нагнуть казахов, таджиков, кыргызов или даже русских, чем иметь дело с их консолидированной позицией.
О «мягкой силе» Китая
– Кроме экономического влияния есть еще так называемая «мягкая сила» Китая. Как вы оцениваете ее по отношению к странам региона?
– Решение о применении «мягкой силы» в виде создания институтов Конфуция, классов изучения китайского языка, формирования позитивного образа Поднебесной через кино, музыку, оперу, которую Китай начал реализовывать в последние шесть лет, было принято еще при Ху Цзиньтао, но внедрялось ни шатко, ни валко. И, на мой взгляд, есть серьезная типологическая разница между применяемой Китаем “мягкой силой” и тем, что понимается под классической «мягкой силой» в том виде, в котором она реализуется США, в первую очередь, или, шире говоря, Западом.
Китайцы не рассматривают soft power как преобразующую силу, не пытаются через ее рычаги трансформировать иные общественные и политические системы. Она им нужна, в первую очередь, для того, чтобы создать положительный образ Китая через культурные и информационные ресурсы. Например, я был в Пекине в ноябре прошлого года, и CCTV-Русский тогда еще не работал. А в январе этого года я был в Шанхае ,и этот телеканал уже активно набирал аудиторию, причем сделан он хорошо, профессионально – набрали русских сотрудников, сняли немало фильмов о великой китайской философии, китайской природе. Я, например, посмотрел документальный фильм о Синьцзяне, о том, как там «все прекрасно растет и расцветает, и будет только лучше».
На мой взгляд, это наглядный пример того, что есть разница в понимании Китая и Запада, как не силовыми и не экономическими методами воздействовать на соседей. Например, на тот же Кыргызстан. Сегодня тиражи некоторых газет, напрямую спонсируемых китайцами, имеют неплохие цифры, они профессионально сделаны, с расчетом на среднестатистического гражданина в них рассказывается про китайскую экономику, кухню, медицину, и распространяются бесплатно.
Так что зависимость есть не только экономическая – в целом влияние Китая в регионе растет.
О казахской мечте
– В одном из своих недавних интервью вы сказали, что «Казахстан активно выстраивает партнерство с Россией в рамках ЕАЭС и активно пытается встроиться в инициативу «Один пояс – пояс один путь», имея перспективу стать либо точкой соединения этих двух проектов, либо точкой их разъединения». Что вы имели в виду под «точкой разъединения»?
– Возможность, что называется, внешнего импульса. Потому что Казахстан сам по себе никак не может быть заинтересован в том, чтобы превратиться в зону, которая будет продуцировать конфликт.
Представим себе гипотетическую ситуацию: начинает активно реализовываться инициатива «Один пояс – один путь». Хоргос расширяется, строятся другие пограничные переходы, новые ЛЭП, расширяются мощности портов на Каспии и в то же самое время сворачивается всякое участие в экономике северного соседа. Что это вызовет? Активное противодействие северного соседа.
Или представим себе такую фантастическую ситуацию: в Казахстане вдруг решили, что дальнейшее расширение экономического сотрудничества с Китаем создает неприемлемые угрозы для безопасности, и надо бы его остановить, а компенсировать выпадение китайских инвестиций – через ЕАЭС, внутреннее потребление или еще как-то. Что это вызовет? Противодействие Китая.
Казахстану, его элите, хотелось бы, как мне кажется, органично участвовать в этих двух проектах. Ведь в итоге их реализации она окажется в роли распределителя транспортных, энергетических, проектных и финансовых потоков. Это очень выигрышное положение – возможность максимально использовать транзитный потенциал страны и при этом повышать собственную политическую и всемирно-историческую значимость, получать ресурсы. Но этот абсолютно позитивный сценарий возможен лишь в том случае, если будут сняты все конфликты, когда мир после геополитической встряски, которую он сейчас переживает, договорится о совместном мирном проживании. То есть все договорятся о мире и сотрудничестве. Вот тогда можно будет говорить о том, что реализовалась казахстанская мечта. Однако в реальности вряд ли это возможно, потому что, при всем моем уважении к Казахстану, он в данном случае не является субъектом мировой политики.
От Казахстана не зависит, насколько хорошо или плохо способны сопрягаться русский и китайский геополитические проекты. Он в них является, скорее, объектом приложения. В этом со мной не согласится ни один казахстанский эксперт, но любой здравомыслящий человек скажет, что так и есть.
Да, Казахстан действительно достиг немалых успехов в выстраивании своей экономической модели – она с перекосами, в банковском секторе есть общеизвестные проблемы, но с точки зрения привлечения иностранных инвестиций, эффективности поставок казахстанского сырья на мировые рынки все хорошо. Однако это не делает Казахстан самостоятельным игроком на мировой политической арене. За конфликтом, который разгорается между Москвой и объединяющимся Западом, Казахстан может только наблюдать и делать для себя выводы, но повлиять на него не в его силах.
Уровень Казахстана – это попытаться решить проблемы более низкого уровня, например, в отношениях России и Украины, где он может что-то предложить без особой надежды на то, что его идеями кто-то воспользуется, или предоставить площадку для диалога. И это, на самом деле, безо всякого ерничества, реальное достижение, потому что проблема сложная. Но предоставить площадку – не значит играть активную роль в выработке подходов решения конфликта.
Поэтому если удадутся русские и китайские проекты, если китайская экономика, а вслед за ней и постсоветская, выйдут на привлекательные западные рынки, то Казахстану сильно повезет.
– Вы имеете в виду рынок ЕС?
– Да. Европейский Союз с точки зрения привлекательности в качестве экономического партнера, несмотря на все свои внутренние проблемы и неурядицы, остается абсолютным лидером в мире. И если для Китая выход на западные рынки является стратегической задачей, то для всех остальных стратегическая задача – заскочить в этот китайский поезд.
Помните, Путин еще в 2006 году или 2007 году говорил, что необходимо поймать «китайский ветер в наши паруса». Так вот сейчас все этим и заняты. Но «китайский ветер» дует только туда, куда Китаю выгодно – все решения Пекина принимаются, исходя из национальных интересов. Да, как всякое крупное государство Китай принимает во внимание проблемы соседей, старается их учитывать при выработке решений, но не в ущерб себе.
Кстати, по сути, Россия сегодня в качестве тарана разбивает сложившуюся систему мирового доминирования, что, безусловно, в интересах Китая. Я далек от мысли, что есть какой-то сговор по этому поводу, хитрый план Китая и Кремля. Но по факту получается, что обострение отношений коллективного Запада и России выгодно Китаю, потому что он получил мирную передышку, время, которое работает на него.
Продолжение следует
