Американский журнал Foreign Affairs опубликовал по итогам недавнего визита президента России  Владимира Путина в Тегеран весьма любопытный  обзор на тему, какую роль Иран может сыграть в международной китайской инициативе  “Один пояс, один путь”  и почему хорошие отношения между Пекином и Тегераном важны для всей Евразии.

Думаем, нашим читателям будет интересно прочитать этот обзор в переводе на русский язык.

Почему новый проект «Один пояс – один путь» пройдет через Тегеран

Пока администрация Трампа прорабатывает детали стратегии сдерживания Ирана, Китай ищет возможности сделать Иран частью глобальной системы. После недавнего съезда компартии, укрепившего власть президента Си Цзиньпина, эти попытки, скорее всего, станут частью реализации его амбициозной внешнеполитической доктрины «Один пояс – один путь» (ОПОП), одним из основных бенефициаров которой является Тегеран.

По заявлению Пекина, ОПОП необходим для создания инфраструктуры для развития торговли; в реальности, однако, перспективы инициативы китайского президента намного шире. ОПОП – это возможность укрепить уверенность в своих силах стран, участвующих в проекте. И Иран, судя по всему, с успехом реализует эту возможность. В понимании Ирана, «Один пояс – один путь» – это проект, который позволит сделать страну незаменимым партнером не только Китая, но и Индии, России и государств Центральной Азии.

Шелковые пути

План Си Цзиньпина, начавший свое осуществление в 2013 году, с самого начала был с воодушевлением принят Тегераном. Этот проект, стоимостью в $1 триллион и длиной в 10-15 лет, должен соединить Китай с международными рынками с помощью разветвленной сети наземных и морских торговых путей, проходящих через всю Евразию, что, таким образом, ставит Иран в самый центр китайских глобальных амбиций.

Два фактора помогают Ирану принять на себя эту роль:  «неизбежная география» (самый короткий наземный путь из Китая в Европу лежит через Иран) и  статус относительно стабильного партнера в вопросах безопасности на вечно беспокойном Ближнем Востоке. Географическое положение Ирана делает его единственным жизнеспособным сухопутным мостом между Персидским заливом и континентальными центральноазиатскими государствами (рынком, размер которого оценивается в примерно 65 млн человек) и тремя кавказскими странами (Армения, Азербайджан и Грузия). Китай активно настроен на то, чтобы стать там главенствующей экономической и политической силой.

В настоящий момент у стран Центральной Азии имеется три выхода к международным рынкам: на востоке – через Китай, на юге – через Иран и на западе – через Россию. Успешная реализация проекта ОПОП де-факто передает Китаю контроль над двумя из этих выходов. Уже сегодня Казахстан ведет за собой «команду» из пяти центральноазиатских стран в стремлении укрепить связи с Ираном. В декабре 2014 года Казахстан, совместно с Ираном и Туркменистаном, официально ввел в эксплуатацию соединяющую три страны железнодорожную магистраль длиной в 575 миль. Более того, в ходе «ядерных переговоров» между Ираном и Западом президент Казахстана Нурсултан Назарбаев действовал в качестве медиатора между сторонами. Между тем, в феврале 2016 года первый груз был доставлен из Китая в Иран по новой железнодорожной магистрали Казахстан-Туркменистан-Иран.

В то ж время для иранцев ОПОП несет в себе и фактор неопределенности. Строительство Чабахарского глубоководного порта на побережье Индийского океана является для Ирана одним из крупнейших инфраструктурных проектов последнего десятилетия. Реализация проекта затянулась, однако он остается критически важным для обеспечения коммерчески жизнеспособного выхода к центральноазиатским странам и Афганистану. Можно без преувеличения сказать, что иранцы хотят сделать этот порт конкурентом Дубаю, несмотря на то, что подобный сценарий выглядит нереализуемым в обозримом будущем. Китай, между тем, уже сделал значительные инвестиции в конкурирующий проект по строительству порта Гвадар в Пакистане.

И это еще не все. Индия – основной соперник Китая – находится в числе наиболее активно вовлеченных в строительство Чабахара партнеров Ирана. Источники в Иране также называют Японию в качестве потенциального инвестора в данный проект. Япония заинтересована в строительстве порта по тем же причинам, что и Китай: чтобы укрепить связи с 80-миллионным иранским рынком, одновременно превращая Иран в проводника к центральноазиатским рынкам.

В центре внимания

Пекин рассматривает Иран и Центральную Азию не только через призму экономики, но и с точки зрения безопасности. Примыкающий к относительно не развитым западным территориям Пекин считает Центральную Азию уязвимым местом, которое необходимо тесно интегрировать в китайскую экономическую и политическую сферу. Правительства центральноазиатских стран на это более или менее согласны. Китай уже заменил Россию в качестве крупнейшего торгового партнера государств региона. Ожидается, что сотрудничество теперь будет укрепляться и по вопросам безопасности. Уже существует институциональная инфраструктура для его поддержки, прежде всего, Шанхайская организация сотрудничества (ШОС).

Власти как Китая, так и стран Центральной Азии рассматривают Иран в качестве необходимого партнера по безопасности. И дело не только в его географическом положении, но и в понимании того, что Иран не представляет собой угрозы в плане экспорта радикального исламизма в соседние страны. Несмотря на приверженность Ирана исламской идеологии, правительства Китая и центральноазиатских государств считают, что Иран, по большей части, оставил попытки экспортировать ее в соседние северные страны.

Стремление Ирана экспортировать свой бренд исламской идеологии было направлено на арабский мир, в частности, шиитские меньшинства. В то же время идеология страны с шиитским большинством вряд ли может оказать значительное влияние на центральноазиатские страны, где большинством являются сунниты, или же на мусульманские меньшинства в Китае. Напротив, исторически сложилось так, что Китай и государства Центральной Азии со страхом относятся к возможности распространения радикальной религиозной доктрины странами с суннитским большинством.

В свою очередь, несмотря на огромный товарооборот между странами, Китай практически не сотрудничает с Арабскими государствами Персидского залива по вопросам безопасности. Лишь недавно Саудовская Аравия и Китай провели первые переговоры по борьбе с терроризмом. В то же время Китай провел целую серию переговоров по вопросам безопасности и обороны с Ираном. И военные связи Китая с Ираном имею глубокие исторические корни, восходя к началу 1980-х годов.

Новые друзья?

Несмотря на многолетний раздор Ирана с Западными странами, Иран представляется Китаю мощным национальным государством на Ближнем Востоке, которое, тем не менее, не является частью каких бы то ни было региональных альянсов в области экономики и безопасности. Китай считает, что он может предложить Ирану партнерство, которого последний в данный момент лишен.

Тем не менее, Китай продолжает относиться к Ирану с подозрением. Взять, к примеру, негативное отношение КНР к многочисленным заявкам Ирана о присоединении к Шанхайской организации сотрудничества в качестве постоянного члена. Широко известно, что РФ поддерживает присоединение Ирана к этому многомерному коллективному проекту, возглавляемому Москвой и Пекином.

Иранцы, однако, сомневаются в готовности к этому Пекина. ШОС уже несколько раз отказывал Тегерану в переговорах о вступлении страны в организацию, что, безусловно, огорчало Иран.

Процесс вступления в ШОС оказался настолько изнурительны для иранцев, что те, по некоторым данным, решили пересмотреть свою заявку на членство в организации. Собственно, сразу после того, как заявка была отклонена, целый ряд иранских полуофициальных источников заговорил о целесообразности членства в ШОС. И тем не менее, политическая и символическая ценность присоединения к таким многомерным организациям, как ШОС, исключительно важна для Ирана. С начала основания Исламской республики в 1979 году Иран многократно терпел неудачу в своих попытках присоединиться к коллективным организациям, способным поддерживать эффективные дипломатические и экономические взаимоотношения. Стремление к интеграции Тегерана, наученного горьким опытом дорогостоящей экономической изоляции, со временем лишь усиливается.

Военный доступ

Для Ирана достаточно лишь одних китайских инвестиций, чтобы поддержать ОПОП, однако есть и другие факторы, которые делают этот проект еще более привлекательным для этой страны. Радикальные группы в Иране уже давно настаивают на том, что Тегерану стоит отдать предпочтение экономическим связям с государствами типа России и Китая, нежели с западными.

Подобные взгляды распространились в 1990-е годы, и к финалу правления Махмуда Ахмадинежада стали реальностью. К 2013 году, когда Ахмадинежад покунул пост президента, на долю Китая приходилась примерно треть общего объема торговли Ирана. Некоторые из радикалов, в частности, состоящие в рядах Корпуса стражей исламской революции (КСИР), продолжают настаивать на укреплении связей с Китаем. Даже умеренные силы в правительстве президента Хасана Роухани рассматривают Китай в качестве ключевого игрока, который сможет помочь Ирану выйти из международной изоляции.

Собственно, иранской-китайские военные связи значительно укрепились с момента прихода Роухани в власти в 2013 году (особенно после заключения ядерной сделки 2015 года). Бывший министр обороны Хосейн Дехган впервые посетил Пекин в мае 2014 года, подписав договор о военном сотрудничестве. Только в ноябре 2016 года Тегеран и Пекин заключили договор о совместной борьбе с терроризмом. В июне 2017 года китайские и иранские военные суда участвовали в совместных учениях в Аравийском море к востоку от Ормузского пролива. В учениях было задействовано 700 военных кораблей от каждой страны. Это были одни из крупнейших военно-морских учений, которые Иран провел совместно с иностранным государством за последние годы. Тем не менее, иранцы с большим вниманием отнеслись к тому, чтобы эти учения не казались нацеленными против третьих стран – Соединенных Штатов или арабских государств. Тегеран прекрасно осознает, что Китай не захочет участвовать в ближневосточных конфликтах на стороне Ирана. Таким образом, укрепление военных связей было представлено им просто как способ защиты коммерческой торговли между двумя странами.

В значительной степени подобный подход к сотрудничеству был озвучен Си Цзиньпином во время официального визита в Тегеран в январе 2016 года. Обе страны договорились увеличить торговый оборот до $600 млрд за 10 лет, одновременно укрепляя сотрудничество в рамках 25-летнго плана.

Что касается продолжающихся дискуссий Тегерана с Россией, Иран, по некоторым данным, рассматривает возможность доступа китайцев к его воздушным и военно-морским объектам. Обе страны едины в подходе к некоторым ближневосточным проблемам, включая поддержку режима Башара Асада в Сирии. Пожалуй, если будущая реконструкция Сирии станет неотъемлемой частью проекта ОПОП в западной Азии, это будет соответствовать международным амбициям и Ирана, и Китая. В конечном итоге, суть ОПОП заключается в реализации финансируемых китайцами инфраструктурных проектов – дорог, железнодорожных сетей, портов.

Помимо укрепления военных связей, развиваются и отношения в энергетическом секторе. В июле 2017 года Министерство нефти Ирана и консорциум, состоящий из французской Total, China National Petroleum Corporation (CNPC) и местной иранской энергетической компании, выиграли тендер по развитию Южного Парса, крупнейшего в мире месторождения природного газа. Сумма контракта составляет $4.8 млрд, продолжительность – 20 лет.

Участие в сделке CNPC неслучайно, учитывая длительную историю компании и ее иранские интересы. И поскольку Китай остается основным потребителем иранской энергетики, решение правительства Роухани о предоставлении значительной доли подряда китайской компании не представляет ничего удивительного. Дальнейшее давление на правительство Роухани, чтобы последнее не слишком любезничало с западными странами, безусловно превратит китайские энергетические компании в крупнейших игроков в этой сфере на территории Ирана.

Пока президент США Дональд Трамп готовится к туру по Азии, ему не мешает вспомнить, не только путинская Россия посягает на Ближний Восток (скорее всего, в ущерб влиянию США). У Китая есть собственная большая стратегия, и можно утверждать, что у него на руках больше козырей. ОПОП без обиняков указывает на намерения китайцев. Пекин разыгрывает комбинацию по расширению сферы своего влияния с помощью экономических, военных и других инструментов. Со стороны американских политиков будет неосмотрительно отмахнуться от инициативы ОПОП как от непродуманной попытки Китая найти новые рынки для реализации избытков своего производства. ОПОП, как и другие китайские проекты, такие как Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и Фонд Шелкового пути, демонстрирует, что Пекин ищет альтернативы глобальной системе правил торговли и инвестиционных практик, в которой США являются доминантной силой.

Из-за враждебных отношений с Вашингтоном Тегеран рассматривает ОПОП как возможность для большей интеграции в западную Азию. Однако Тегерану стоит проявить осторожность и не истолковать неверно намерения китайцев. Пекин постарается избежать опасностей, таящихся на территории Ближнего Востока. Он будет продолжать поддерживать коммерческие и дипломатические отношения с целым рядом иранских соперников, начиная от Саудовской Аравии и заканчивая Израилем.

И тем не менее, восприятие Китаем Ирана как важного элемента большой стратегии ОПОП – уникальный шанс для иранцев. Поскольку ОПОП является одной из основных внешнеполитических амбиций  Си Цзиньпина, он, скорее всего, будет настаивать на ее реализации, пока будет у власти.