Бедные страны начинают деиндустриализироваться, так и не достигнув высоких доходов на душу населения. К такому выводу пришел старший научный сотрудник Всероссийской академии внешней торговли Александр Зотин в своей статье с заголовком «Тупиковая ветвь развития» и подзаголовком «Как технических прогресс остановил рост экономики в бедных странах», опубликованной на днях в российском издании «Коммерсант».

Логика и ключевые выводы автора, по нашему мнению, вполне применимы и по отношению к Казахстану. Позволим себе их процитировать (выделения жирным шрифтом сделаны нами):

«Бедные страны, которые за послевоенные 70 лет вплотную приблизились по доходам на душу населения к развитым государствам, можно перечесть по пальцам одной руки (самые очевидные примеры — Южная Корея и Тайвань). Побольше список стран, хотя бы сокращающих разрыв и растущих быстрее развитых экономик, но в последние годы он уменьшается».

«В других случаях сокращение разрыва в 2000-х годах отчасти было обусловлено бумом на сырьевом рынке, который приподнял многие развивающиеся экономики, в том числе Россию, Бразилию и ЮАР из пятерки БРИКС. В 2000-е годы стала модной концепция декаплинга — опережающего роста развивающихся стран и смещения центра экономической активности из Европы и США в быстрорастущие регионы». «Но сырьевой суперцикл закончился в середине 2010-х годов, рассчитывать на него в процессе догоняющего развития больше не приходится, а о теории декаплинга попросту забыли».

«Плоды экономического роста в бедных странах в основном чувствует на себе космополитическая элита, которая не всегда связывает свою судьбу и судьбу своей семьи с родной страной, хотя часто громогласно заявляет о своем патриотизме».

«Почему рост развивающихся стран застопорился? Проблемы начались еще до текущей технологической волны роботизации, которая, видимо, их многократно усилит. Причин несколько. Экономическое развитие Японии, Южной Кореи, Тайваня, Китая было вариацией одной и той же модели роста («азиатская модель»). Вот несколько ее черт. Во-первых, ставка на экспортно ориентированную промышленность. Внутренние рынки бедных стран не могут самостоятельно вывести страну из отсталости. Во-вторых, ориентация на дешевую рабочую силу и трудоинтенсивные отрасли. В-третьих, структурное изменение экономики — массовый переход рабочей силы из малопроизводительного аграрного в высокопроизводительный индустриальный сектор. В-четвертых, страны с быстрым ростом стабильно демонстрировали очень высокую долю инвестиций в ВВП (Китай дошел до экстремальных 50%) и, соответственно, низкую долю потребления в ВВП. В-пятых, максимально комфортные условия для отечественного и иностранного бизнеса».

«Сейчас с бедными странами происходит нечто не укладывающееся в классическую модель: они начинают деиндустриализироваться, так и не достигнув высоких доходов на душу населения. Страны становятся постиндустриальными на низком уровне развития, либо стопорится процесс первичной индустриализации — переток рабочей силы из аграрного сектора в промышленность идет крайне медленно, либо направляется сразу в сферу услуг. Либо эти два процесса сочетаются. Это явление экономист Дани Родрик называет преждевременной деиндустриализацией (premature deindustrialization): доля промышленного производства в экономике в современных развивающихся странах начинает падать уже при достижении порога в 20% занятости и $6 тыс. ВВП на душу населения (в долларах 1990-го)».

«Для развивающихся стран связанные воедино процессы роботизации, решоринга и деглобализации означают ликвидацию (отказ от создания) новых рабочих мест в промышленности и отсутствие надежды на экономическое развитие».

Далее Александр Зотин подробно рассказывает, как вышеупомянутые им экономические тенденции отражаются на индийской экономике, а завершается статья следующими абзацами:

«Проблемы Индии лишь частный пример общего тренда развития бедных стран в начале XXI века и перспектив роботизированного суперкапитализма будущего. В каких-то развивающихся странах эти проблемы менее выражены и не отягощены кастовой системой — по крайней мере, не до такой степени, как в Индии. Например, в России они затушевываются рентно-сырьевым характером экономики и старением населения, из-за чего проблема новых рабочих мест менее остра».

«Другие черты наступающего суперкапитализма характерны и для развитых стран. Например, размывание среднего класса, который в бедных странах просто не успел сформироваться, и рост неравенства. Однако в богатых странах поляризация рабочих мест и обеднение среднего класса затушевываются более или менее работоспособной системой социального обеспечения и развитой, ориентированной на обеспеченное общество сферой услуг. Рост неравенства в богатом обществе оказывается куда более комфортным, чем в бедном».

Если старший научный сотрудник Всероссийской академии внешней торговли Александр Зотин прав хотя бы на одну пятую, казахстанским властям стоит задуматься о том, насколько соответствует национальным интересам страны ускоренная цифровизация страны и ее экономики, которую объявил в своем последнем президентском послании народу Казахстана Нурсултан Назарбаев. Ведь на сегодняшний день деиндустриализация республики это свершившийся факт, а уровень реальной безработицы в стране зашкаливает: она в три-пять раз выше, чем официальные 5% от общего числа трудоспособного населения, и цифровизация ее увеличит еще больше.

К тому же процесс возвращения крупных корпораций, причем не только американских, на историческую родину уже начался. В связи с этим надежды Акорды на то, что западные инвесторы массово придут в Казахстан, принеся вместе с собой передовые технологии, менеджмент, качество производства и новые рынки сбыта, тают буквально на глазах.

Так что, похоже, что основными экономическими партнерами казахстанского правительства и крупного бизнеса в ближайшие пару десятилетий станут китайские корпорации, а это потребует кардинальных изменений в стране, начиная с ослабления китаефобии и стократного увеличения числа казахстанских специалистов во всех сферах, знающих китайский язык, до усиления госнадзора за соблюдением экологического, трудового и прочих законодательств.